О друге

А. Закгейм

Трудно писать о Володе Тихомирове, Митриче, Владимире Дмитриевиче. Не стихает боль утраты, и, когда пытаешься писать о нем, бередишь эту рану. А еще труднее потому, что Володя был человеком совершенно необыкновенным; его исключительность была ясно видна всем, кто с ним сталкивался, и ее внешние проявления коренились в исключительности его натуры. Как рассказать об этой необыкновенности?

А писать необходимо. Мы, его ровесники и наши дети, в любом случае сохраним память о нем до конца жизни. Но важно, чтобы и в поколении наших внуков жила эта память. Важно, чтобы каждый из нас, снова и снова возвращаясь мыслями к незабвенному другу, мог узнать еще что-то о событиях его жизни, о каких-то черточках характера.

Пушкин сказал: «Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности». Рассказ о Володе начну с его дедов – очень типичных предков русского интеллигента. Дед Иван был дьяконом сельской церкви под Сергиевым Посадом. Имел десять детей. Чтобы обеспечить им возможность учиться, в самом начале ХХ века вышел за штат и переехал в Москву. Возможно, то, что он перестал быть священнослужителем, спасло ему жизнь в годы революции, он умер буквально через несколько дней после рождения Володи, первого мальчика среди внуков. Дед Василий – родом из Калужской губернии, из большого села Угодский Завод (сегодня это Жуково: знаменитый маршал родился в паре километров отсюда). Для местных жителей издавна традиционными были отхожие промыслы; чаще всего они работали в Москве. Повелось так, что большинство мужчин окрестностей Угодского Завода шло в булочники и кондитеры – из этих мест происходили, например, и знаменитый Филиппов, и министр пищевой промышленности РСФСР Зотов. Но Володин дедушка не последовал этой традиции. Он стал скульптором-лепщиком. Его работы украшают булочную Филиппова, гастроном Елисеева. Проходя переходами московского метро, мы скользим глазами по гирляндам листьев и виноградных гроздьев, вылепленных его руками. У него было тоже десять детей, так, что дядюшек и тетушек у Володи хватало.

Первым поколением, получившим высшее образование, стали Володины родители: Дмитрий Иванович – географ, Олимпиада Васильевна – биолог. Оба стали преподавателями в институтах. Родились дети: в 1930-м – Володя, в 1932-м – Таня. И тут на семью обрушился молот репрессий.

В 1935-м Дмитрия Ивановича арестовали. Статья 58-10: антисоветская агитация. Эту статью вменяли за рассказанный анекдот, за высказанное вскользь замечание, что надоело стоять в магазинных очередях, за одобрительные слова о зарубежном писателе… И вот за подобное «преступление» он был осужден на десять лет. Тяжелейшие условия центрально-казахстанских лагерей. Болезнь, от которой чудом выздоровел. К счастью (это и вправду было счастьем), статья считалась «легкой». Поэтому, когда Дмитрий Иванович в 1941-м попросился на войну, его выпустили. С 41-го по 45-й он на фронте рядовым. И – уже почти невероятное везение – после войны, не пересматривая дело, ему разрешили вернуться в Москву и поступить учителем в школу.

Но власть не была столь гуманной, чтобы репрессировать лишь «преступника». В 37-все, кто жил вместе с ним, были сосланы: жена с двумя детьми, четыре сестры и брат. Для ссылки не потребовалось никаких дополнительных обвинений. Хватило клейма ЧСИР – членов семьи изменника Родины. Так семилетний Володя на долгих девять лет стал ссыльным. Уже отец его работал в Москве, а ссылка продолжалась. Только в конце 1946 года им разрешили вернуться.

Сосланы они были в Оренбургскую область, сначала в деревню, а потом позволили жить в Бугуруслане. Вроде бы, ужасное захолустье. Однако, начиная с декабристов, на Руси повелось: места ссылки, вопреки воле начальства, становились очагами культуры. Володя с благодарностью вспоминал атмосферу интеллигентности, отличавшую общество ссыльных. А школа была такой, что вернувшись в Москву и перейдя в элитную, как принято ныне говорить, школу, он через полгода смог единственным в выпуске получить золотую медаль.

Еще одно отрадное проявление традиций русской интеллигенции. К Володиной тете Анне Ивановне, замечательной учительнице, приезжала любимая ученица Фрида Абрамовна Вигдорова. Вигдорова тоже была учительницей, затем журналистом, впоследствии прекрасным писателем. И человеком абсолютно бесстрашным. Хотя ей удалось найти повод и приехать в Бугуруслан в качестве корреспондента, все равно: посещать ссыльных, да еще не твоих родственников, да еще в маленьком городке, кишащем осведомителями НКВД, было смертельным риском. Вряд ли можно сомневаться в том, что этот тихий подвиг стал одним из влияний, сформировавших Володин характер. Он до конца хранил об этом благодарную память, как об одном из важных событий своей жизни.

Наконец, ссылка завершилась. С золотой медалью окончена школа. Володя решил пойти в Московский университет. Многие из нас тоже пытались поступить туда. Наивные! На нас лежало клеймо: «нечистая анкета». И всех нас вышибли с порога. Этот храм науки был не для таких. Формальные поводы были разные, результат один.

По счастью государство остро нуждалось в специалистах. Шел 1947 год, страна только-только начинала восстанавливать разрушенное в войну, и уже началась послевоенная гонка вооружений. И наши вожди решили: выделить ряд вузов, связанных с самыми тяжелыми, самыми вредными отраслями промышленности, и принимать туда университетских изгоев. Одной из таких отраслей была химия. Не случайно же позже не слишком опасных преступников вместо тюрьмы отправляли «на химию».

Так Володя стал студентом Менделеевского химико-технологического института – МХТИ. Любопытно: благодаря тому, что в МХТИ брали недопущенных в сонм избранных, в эти годы здесь состав студентов оказался исключительно сильным – ни до, ни после такого не было.

Нам, его однокашникам, уже тогда была видна его незаурядность – то, что отличало его всю жизнь: мощный ум; редкостная сила воли; высочайшее чувство долга, обеспечившее ему одно из замечательнейших человеческих качеств, исключительную надежность; целеустремленность (лишь наполовину шутливым был один из Володиных афоризмов: «поставив перед собой цель, нужно во что бы то ни стало этой цели достичь, даже, если по дороге окажется, что цель была глупой»). И еще: был он удивительно добр и необычайно обаятелен. К нему тянулись все – от годовалых детей до восьмидесятилетних стариков.

В зимние каникулы второго курса произошло событие, сыгравшее решающую роль в его судьбе. Володя впервые пошел в лыжный поход. Пусть простенький, подмосковный, да и следующий, летний кавказский, был несложным. Но он знаменовал вхождение в туризм – и уж в туризме Володя оставался до последних дней жизни. Сразу же он стал строить себя как туриста. Он вообще всю жизнь строил себя – себя как человека, как специалиста, как туриста. Не обладая природным атлетизмом, он постоянно тренировал в себе и силу, и ловкость, и главное – выносливость. Он до тонкостей изучил (и все время продолжал изучать) все подробности и все новинки туристского снаряжения. Его знание географии во многом выходило на профессиональный уровень. А начало всему этому было положено в студенческие годы.

Потом институт был окончен и пошли две линии его деятельности, линии внешне страшно далекие, но гармонично соединявшиеся в нем: профессиональная работа и спортивный туризм.

Несколько слов о Тихомирове-профессионале. В нем сочетались прекрасное знание химии и технологии и яркий талант инженера. Первых два десятилетия он работал в системе Минхимпрома – в проектных структурах НИИ и затем в отделе экспертизы проектов и смет министерства. Затем еще почти столько же – в Госстрое; здесь на первый план выдвинулась инженерная составляющая его таланта: он расширил сферу разрабатываемых производств, его интересы сместились от технологии в область технико-экономических разработок. Эти же работы он продолжил с 1992 года в АО «Интеринвестпроект». Заслуги его перед химической промышленностью отмечены в 1980 году званием Почетного химика СССР. Оценка его работы на последнем периоде деятельности содержится в официальной характеристике, фрагмент которой процитирую: работал «в качестве руководителя и непосредственного исполнителя технико-экономических разделов ТЭО, обоснования инвестиций, анализов экономической эффективности инвестиционных проектов, разработок схем финансирования строительства, методических материалов и экспертных заключений». В числе его последних разработок такие важнейшие объекты, как один из первых в нашей стране проект соглашения о разделе продукции по Самотлорскому нефтяному месторождению, экономические разделы проектов Балтийской трубопроводной системы и Каспийского трубопроводного консорциума. В этих крупнейших стройках надолго останутся частицы его души.

Но все же главное дело Володиной жизни – туризм. Советский спортивный туризм – явление совершено исключительное и по количеству участников и по роли, которую он сыграл в жизнях тысяч людей. Туристские секции вузов оказывались не столько спортивными подразделениями, сколько клубами и важнейшими центрами культуры. Не счесть тех, для кого друзья, обретенные в походах, оставались самыми близкими на всю жизнь. Многие и многие, сходив в свой первый поход, обнаруживали, что именно в нем началось их настоящее воспитание. А потом они приносили на слет туристов своих двухмесячных детей, и дети вообще не помнили себя вне туризма.

Тому было несколько причин. Огромные просторы страны; отсутствие частной собственности на землю, что позволяло ходить, где угодно (кроме, разумеется, бесчисленных запретных зон); относительная дешевизна транспорта; почти полная невозможность отдохнуть за рубежом и дефицит мест на отечественных курортах.

Но были еще две особые причины. Первая: в походе человек хотя бы отчасти вырывался из душной атмосферы официального социализма. Если же группа была хорошо знакома, то это чувство освобождения многократно усиливалось. Большинство советских людей, увы, не понимало, как силен был гнет, под которым мы жили. Но попасть из духоты в чистый воздух лесов и гор – это ощущалось и без понимания. А ко многим потом понимание приходило.

Вторая причина: с самого начала во главе туристического движения стояли замечательные люди. И скоро признанным лидером всего отечественного туризма стал Тихомиров. Особенности личности как будто специально предназначили его к этой роли – и его ум, и высочайшая ответственность перед собой и перед делом, и то, что он намного раньше подавляющего большинства осознал смысл удушья, от которого удавалось освобождаться в походах.

Каким наслаждением было общение с Володей, где бы оно ни происходило, у костра в лесу, за столом друзей, у него дома! С ним интересно было говорить обо всем: о художественной литературе, которую он знал блестяще, о музыке, о тех бесчисленных местах, по которым проходили его маршруты, о технике туризма, о политике и истории, и, наверное, самое главное – о жизни души и смысле жизни. Никогда в разговоре не возникали эти выспренние слова: жизнь души, смысл жизни. Но когда говоришь всерьез с таким человеком, неизбежно выходишь на самые высокие вопросы. Только чего не было в нем, так это важности и многозначительности. Какой это был веселый человек! Как легко вспыхивали улыбкой его ярко-голубые глаза! Как любил он цитировать своих любимых сатириков – Гоголя, Ильфа и Петрова, Булгакова! А как он временами совсем по-детски заливался смехом! И еще. Он был оптимистом. Все последние десять лет после конца СССР он был уверен, что народ сумеет выйти из хаоса обломков прошлого и построить достойную жизнь.

Я очень много вынес из бесед с ним. Много лет назад он заставил по-новому взглянуть на историческую роль Витте, Столыпина. От него я узнал множество важных вещей из химической технологии, практики строительства, экономики. Но не это главное. Всякий раз, пообщавшись с ним, чувствовал, что душа очистилась и обогатилась. И не только я это чувствовал. Для моих детей каждая встреча с дядей Володей была событием.

Он не был ангелом во плоти. У него был непростой характер – например, лютая ненависть к луку и чесноку. Зато совершенно не было пошлости. И не было злобы. Он мог ненавидеть по-крупному. Но мелкой злобы, которая так часто отравляет жизнь людей, не было совсем.

И еще. Он был по-настоящему демократичен. В общении для него ничего не значили чины и регалии. Важно было одно: достойный или недостойный человек перед ним. В его отношениях к Анатолию Васильевичу Ляпидевскому, генералу, первому Герою Советского Союза, и к Люсе Беловой, мастеру галошного цеха, главное различие состояло в том, что Ляпидевский был знакомым, а Люся – другом, с которым вместе пройдена не одна сотня километров в походах. Но если бы возникла нужда, каждый из них мог рассчитывать на его доброжелательность и на его надежность.

Не мне рассказывать о Тихомирове-туристе. Я слишком на много отставал от него по спортивному уровню и только раз был с ним вместе в дальнем походе. Пусть это сделают другие, знающие больше меня. Но скорбь у нас общая.